Карл Фаберже — самый прославленный российский ювелир, в арсенале которого были не только известные всем и каждому пасхальные яйца. Среди шедевров ювелирного дома была и так называемая мелкая пластика. В начале XIX века в России сложилась традиция изготовления фарфоровых фигурок, а Фаберже внес лепту в развитие этого направления в камнерезном деле, добавив статуэткам красочности и привлекательности, сочетая детали из разных цветных камней. Доведя производство до совершенства, ювелир превратил предметы в произведения искусства. Мы встретились с Михаилом Овчинниковым, первым заместителем директора Музея Фаберже, одного из наиболее ярких собраний декоративно-прикладного искусства, чтобы поговорить о нескучном содержании скучной аббревиатуры ДПИ.
— Есть мнение, что камнерезные работы и декоративно-прикладное искусство в целом широкому кругу зрителей менее понятны, чем живопись, например. Когда ты приходишь в музей и видишь полотна, оно немножко уходит в тень. Люди смотрят и, не в обиду будет сказано, воспринимают как пылесборники: стоит дорого, но нет понимания, в чем ценность предмета.
Вы знаете, я бы с вами поспорил, с вашего позволения, и даже не начинал бы с Музея Фаберже — это отдельная история. А декоративно-прикладное искусство гораздо более понятно людям, чем живопись, если говорить о восприятии. Все-таки его люди привыкли видеть у себя в обиходе, в зависимости от своих бытовых привычек, амбиций, и так далее Это, может быть, отчасти и российская особенность: музейная репрезентация декоративно-прикладного искусства как раз часто уничтожает тот контекст, в котором люди привыкли воспринимать эти вещи. Если мы говорим о камнерезке, посмотрите, что происходит на выставке камнерезного искусства, которое имеет более открытый, демократичный и коммерческий характер. «Мир камня», например, собирает десятки тысяч людей каждый день, когда эти выставки проходят. Они постоянно гастролируют по всей России. Пожалуйста, то же самое декоративно- прикладное искусство там выставляется и продается, и тут же можно какую-то свою геммологическую экспертизу сделать.
В таком приближенном к жизни формате это касается и старого, и нового фарфора: посмотрите, как в Европе, да и у нас тоже, живут блошиные рынки. Там огромный ажиотаж всегда, особенно в отношении декоративно-прикладного искусства. Живопись же понятна, когда она нарративна, когда на холсте происходит какая-то история, как в кинематографе, — тогда люди любят живопись. А пойди, загони людей смотреть Малевича с Кандинским — не самая тривиальная задача.
Я бы сказал, что это какой-то советский стереотип, что самые пыльные, самые пустые залы музеев всегда с плошками, с какими-то предметами декоративно-прикладного искусства. Но посмотрите на музей Виктории и Альберта в Лондоне. Там миллионы посетителей ежегодно. Почему? Не потому что там какое-то другое декоративно-прикладное искусство. Просто там подход к репрезентации этого направления другой, и есть прямая связь, которую видит музей, между декоративно- прикладным искусством и дизайном, между дизайном и образом жизни, которым живут современные люди — рок-звезды, художники, домохозяйки и так далее. Вот недавно у них была выставка, посвященная Дэвиду Боуи, которая собрала рекордное число посетителей. Была выставка, сам видел, свадебных платьев — и тоже огромное количество людей пришло смотреть. Это зависит от подачи, от умения музея коммуницировать с посетителем.
— А ваш музей старается продвигать культуру в массы, донося до людей, что декоративно-прикладные предметы — часть искусства?
Если говорить о Музее Фаберже, то он не про то, чтобы показывать, искусство это или не искусство: это довольно сложный метафизический вопрос, особенно в современных условиях. Мы просто стараемся рассказывать те истории, которые стоят за предметами, представленными на выставках. Людям довольно сложно объяснить, если они сами этого не видят, что вот эта вещь сделана очень качественно, а эта вещь не настолько качественно. А вот этот камнерезный щеночек отличается от других, тех, что вы можете купить на «Мире камня» тем, что он блестяще сделан: тут замечательно использован камень, обыгран его естественный рисунок и так далее. Музейщикам довольно сложно объяснять такие обычные вещи: люди это либо чувствуют и понимают, либо не чувствуют и не понимают.
А вот рассказать о том, почему эти вещи сегодня такие ценные — другое дело. Значение предметов Фаберже совершенно не связано со стоимостью золота, драгоценных камней и так далее — важны провенанс, историческая ценность этих артефактов. Конечно, самые главные вещи в нашей коллекции — те, что связаны с семьей Романовых, так как это были личные вещи, которые последние императоры дарили последним двум императрицам. С каждым из этих предметов связана огромная история. Он в достаточной степени сохранились, они описаны, они зафиксированы учеными, искусствоведами. Это часть культурного наследия, важные свидетели столь судьбоносной эпохи.
Именно поэтому у нас действует система экскурсионного обслуживания посетителей: с десяти утра до шести вечера ходят только группы. Для нас это принципиально важно, но не только потому, что мы стремимся к безопасности и удобству работы с аудиторией, а потому что это делают наши экскурсоводы, к подготовке которых мы относимся самым тщательным образом. Нам, действительно, очень важно, чтобы экскурсия не была формальностью — здесь стоит это, здесь висит то. Люди должны получить представление о том, почему вещи Фаберже так важны и ценны.
— В Лондоне выставки предметов ДПИ собирают толпы, а у нас, кажется, нет. Связано ли это с тем, что в советский период, как раз декоративно-прикладное искусство не существовало в массовом сегменте повседневной жизни: все было достаточно просто, начиная с посуды и до убранства дома? Для наших людей это было овеществлением далекой истории — на Западе продолжало использоваться в быту, коллекционироваться.
Конечно, вы правы. Музейная культура, культура создания музея, коммуникации с аудиторией, берется не из воздуха: не потому что в Великобритании живут дико одаренные люди, а у нас таких людей нет. Все складывается из истории, из способов бытования предметов в обществе. Музей — это просто зеркало общества, часть социума. Что общество признает культурными ценностями, то рано или поздно оказывается в музее.
Вы, конечно, правы, это все проистекает из наших утопических проектов, которые быстро превращаются в очередной имперский проект, — это, наверное, самое суровое испытание. О суровости испытаний XII-XIII века можно судить из не очень достоверных источников — очень мало свидетельств того, с чем осталась Русь после татаро-монгольского нашествия: разрушили ту самую повседневную культуру до основания. Если прийти в Государственный исторический музей, то до татаро-монгольского нашествия мы скандинавы, а после — татары. Такая привязка к великой татарской культуре появилась. Очень сильно бросается в глаза, как сменилась культурная парадигма, как визуально изменилась повседневность. Это все отражено в экспозициях исторического музея. И, конечно, очередное мощнейшее испытание на нашей памяти — это опыт Советского Союза. На самом деле, там была своя культура повседневности, она разительно отличалась от аналогов и современных культур. Но она тоже интересна, ее тоже можно изучать. Просто осторожно, чтобы не увлекаться.
— Как пополняется коллекция музея Фаберже?
Очень медленно. У нас сейчас много других забот. А если серьезно, это просто наша вполне осознанная политика: на том этапе формирования коллекций, который достигнут, нам очень сложно стало качественно улучшать коллекцию. Увеличивать число предметов можно почти до бесконечности. Но типологически наследие Фаберже у нас представлено очень хорошо, лучше чем где бы то ни было. Конечно, есть какие-то направления, которые хотелось бы развивать, например, камнерезное направление.
— А где оно лучше всего представлено, именно из наследия Фаберже?
В Британской королевской коллекции с ее драгоценным зоопарком представлена камнерезная пластика. Это не просто декоративно-прикладные предметы, в которых использован камень, а объекты, которые мы осторожно называем фантазийными, как бы произведениях искусства.
— Хотели бы, чтобы этот зоопарк переехал в Россию?
Нет, не хотели бы. Потому что это не часть утраченного наследия России – это то, что британские короли и королевы честно покупали у господина Фаберже, и нет никакой неприятной истории, за этим стоящей.
— А на выставку хотели бы привезти?
Конечно, мы об этом думаем. Сам Бог велел сделать такой обмен и спикерами, и коллекциями, потому что там очень много всего происходило: у Фаберже был свой магазин в Лондоне. Один из членов нашего экспертного совета, собственно, из Лондона, и представляет британскую компанию, старейшую, которая работала и продолжает работать с наследием Фаберже. И он собирается сейчас публиковать книгу, посвященную лондонскому филиалу, тут очень много связей.
Смотрите фотографии с экскурсии по музею Фаберже
«Утpo Пeтepбуpгa»