В качестве художественного руководителя Темур Чхеидзе принял БДТ после смерти Кирилла Лаврова, в 2007 году. До того три года по просьбе Кирилла Юрьевича занимал пост главного режиссера, став следующим в этой должности после Товстоногова. После двадцати с лишним лет работы в Большом Драматическом Чхеидзе подал в отставку, объявив, что театру нужны перемены, на которые он не готов пойти. Режиссер покинул театр, Петербург и Россию, вернувшись в родной Тбилиси. Нам удалось поговорить с Темуром Чхеидзе о методологии Товстоногова, критериях успешности спектакля и внутреннем действии.
На долю каждого художественного руководителя БДТ выпала эпоха, что вы можете сказать о своей? Влияло ли происходящее вокруг на театр?
Театр продолжал свою жизнь. Я лично считаю — и думаю, что не одинок в этом мнении, — что любые политические изменения не должны влиять на генеральную линию. Театр во все времена ставит высокохудожественные произведения, которые порой получаются, а порой не совсем. Тем не менее, ставя высокохудожественную литературу, театр должен посредством нее нащупать пульс современного зрителя. Я убежден, что без высокой драматургии нельзя разговаривать со зрителем о нравственных вещах, а театр должен существовать ради и во имя нравственности. Театр не должен реагировать на все передряги и политические колебания в стране или за ее пределами буквально, напрямую. Нам же все равно не поспеть за телевидением. Театр Товстоногова всегда был таким.
Естественно, время проходит, приходят другие поколения, возникают другие взгляды на театр, на жизнь. Тем не менее, самое великое, что было в БДТ Товстоногова, — это методология, которой он пользовался. Мне кажется, она нужна. Не эстетика, в какой ставил Георгий Александрович, она будет меняться без конца. Речь идет только о способе, которым он добивался того или иного результата, о том особенном взаимоотношении режиссера и артиста, благодаря которому появляются актерские удачи, продуманные образы и многое другое.
Это если говорить о Товстоногове — режиссере. А какие были успехи его в роли худрука БДТ?
От художественного руководителя зависит львиная доля всего, что происходит в театре, абсолютно все его касается. Величие Товстоногова состоит также в том, что он построил, сколотил такой театр, который потом жизнь десятилетиями разрушала и не могла разрушить. Он создал Театр с большой буквы, хотя не открывал БДТ, не основал его, но то, как он изнутри его построил, в двух словах не объяснить. Надо жить в этом театре, чтобы понять все величие созданного Товстоноговым: когда каждый человек точно знает свою функцию, когда соблюдены все условиях, все разложено по полочкам, когда все методично шаг за шагом делается только во имя достижения результата, только тогда может родиться спектакль. И не думайте, что это красивые слова. Может быть, об этом говорят все, но далеко не каждый театр добивается этого, а БДТ был в этом примером, я надеюсь, еще и останется таковым.
Я знаю, что вы не сразу согласились на должность худрука, несмотря на то, что ее вам предлагал лично Кирилл Юрьевич Лавров. Почему? Вы не были готовы к такой ответственности?
Это правда, Лавров хотел передать бразды правления мне, но я не соглашался, в первую очередь потому, что был категорически против того, чтобы Лавров покинул этот пост. Лавров был прекрасным руководителем, он имел мужество делать все, что возможно для того, чтобы сохранить основную линию БДТ, товстоноговское наследие. И вместе с тем старался приглашать молодое поколение, чтобы освежать кровь, а как же иначе?! Так что и я был абсолютно уверен, что Лавров — лучшая кандидатура для этой должности. Я хотел, чтобы он оставался в театре и согласился быть главным режиссером при нем только затем, чтобы облегчить Лаврову жизнь, чтоб он не думал об уходе. А потом, увы, Кирилла Юрьевича не стало. И в очередной раз возник вопрос о моем назначении. Мы не ждали его ухода и остались у разбитого корыта, как и в свое время, когда внезапно ушел Георгий Александрович. Лавров мне рассказывал, что он в тот момент согласился взять на себя этот груз, думал, что на год, от силы на два, пока не найдется новый худрук. Но жизнь распорядилась иначе, и он руководил театром очень долго. А я худруком был, по-моему, 5 лет. А, может быть, 6, уже, не помню точно.
Должность худрука в БДТ переходила внутри театра, между теми, кто в нем уже служил, пока не был назначен режиссер со стороны, Андрей Могучий.
Все мы, пока не оказались в БДТ, были со стороны. Я тоже был человеком со стороны, когда поставил первый спектакль в девяностом году, уже при Лаврове. Меня Товстоногов приглашал пару раз, но один раз мне не удалось приехать на постановку, а во второй, когда он предложил поставить «Коварство и любовь» Шиллера, не сложилось из-за моей болезни. А когда внезапно Георгия Александровича не стало, Кирилл Юрьевич вспомнил о том, что Товстоногов предлагал мне поставить шиллеровскую пьесу. И обратился ко мне с просьбой помочь. Так возник мой первый спектакль в БДТ. В следующем году — следующий спектакль, и дальше я жил на два фронта: постановка в БДТ — постановка в Тбилиси.
Не кажется ли вам, что в Петербурге произошла довольно резкая смена приоритетов, и классический театр уступил место современному, довольно экспериментальному?
Это может быть логично. Я всегда был и остаюсь сторонником эволюции, а не революции, но каждый человек по-своему судит, поступает и живет. Так что все, наверное, логично. К сожалению, к сегодняшнему БДТ я практически отношения не имею. У меня остались только тесные дружеские связи, которые я поддерживаю по телефону или лично, если группа артистов приезжает к нам на какой-нибудь фестиваль. После отъезда я уже, к великому сожалению, ничего в БДТ не смотрел. Я очень скучаю и совершенно искренне говорю, что не только скучаю, но и все время держу кулаки за то, чтобы БДТ, мой родной театр, был успешным. Надеюсь, так и будет.
А что для вас успешный театр? Аншлаги, премии?
Не только, не только. Может быть, Большой Драматический пережил пик в товстоноговское время — не весь период, наверное, но это были «золотые годы» БДТ. Это театр-легенда, очень долго он был в авангарде театров всего Советского Союза. Будем надеяться, еще наступит такой период. А насчет успешности — в чем успешность романа или музыкального произведения? Необязательно, чтобы все пели на улице симфонии Моцарта, но настоящее искусство ни с чем не перепутаешь. Оно несравнимо ни с чем, его чувствуешь всем организмом. В театре бывают аншлаги, а бывает, наоборот, не особенно охотно ходит зритель. Но спектакль успешен, если там есть что-то настоящее, трудно достижимое и трудно объяснимое, если чувствуешь, что это задевает, трогает душу и мозг.
Ученики Товстоногова не рискуют потеряться в новом театре, не прижиться со своим стилем и эстетикой?
Не в стиле дело, а в методологии. По моим наблюдениям — хотя, естественно, далеко не всех я наблюдал, — ученики Товстоногова в большинстве своем придерживались этой методологии. Но понимаете, это же не догма. Каждый человек вкладывает в эту манеру что-то свое. Но это не стилистика, это я хочу подчеркнуть. Стилистика меняется, эстетика меняется постоянно, театр меняется по форме. А тут речь идет о том, как репетировать с артистом, как выстраивать роль, как возникает это, ради чего. Это элементарный вопрос, первый вопрос Товстоногова к любому режиссеру был: «Во имя чего вы хотите поставить эту пьесу?». Ради чего, зачем? И дальше идет логическая цепочка, анализ. Товстоногов учил, как надо анализировать произведение, чтобы это было не только понятно артистам, но и заразительно, он всегда искал сценическое действие. Георгий Александрович считал, что это главное в постановке. А действие это не обязательно физическое, а чаще внутреннее, которое происходит в каждом из нас в обычной жизни, просто мы так его не называем.
Если бы Георгий Александрович не попал в БДТ, а работал в другом театре, мы бы все равно увидели его феномен?
То, что Товстоногов был талантливым человеком, это мягко сказано. И я почему-то думаю, что он бы добился результата в любом случае. Но в БДТ все удивительным образом совпало: плеяда артистов, которых он взял в театр, те артисты, которые встретили его в БДТ, проработав там уже несколько лет или даже десятилетий. Он набирал новую труппу, создавал ее, но не с нуля. Очень трудно сказать, что бы было, но представьте себе великого спортивного тренера, чемпиона мира: добился бы он этого результата без конкретных футболистов? Безусловно, результат бы был, но был бы он точно таким же? Кто это может гарантировать?
У Товстоногова хорошие спектакли были и до БДТ. О нем говорили и все писали всегда, был целый бум, когда он поставил в Александринском театре — тогда Ленинградском театре драмы имени Пушкина — «Оптимистическую трагедию» Вишневского и получил государственную премию. Я смутно помню, что мы с родителями ходили в Ленинграде в Театр Ленинского Комсомола (ныне — Балтийский дом. — Прим.ред.) и видели его постановки.
Когда Товстоногов работал в Тбилиси (1931-1946 гг. — Прим.ред.), моя мать была его студенткой с первого до последнего курса. Поэтому слово «Товстоногов» я помню с того возраста, когда еще не понимал: «товстоногов» — это человек или это предмет, или что это. Потом уже он уехал в Ленинград, гораздо позднее уехал я, работал между двух городов. Тогда был Советский Союз, все было не так, как сейчас. Вот у меня закончился вид на жительство, прошли все сроки и для того, чтобы приехать в Петербург, мне надо два месяца ждать визу. Меня звали из БДТ на вечер памяти Лаврова, звали на вечер памяти Товстоногова, а я элементарно физически не могу приехать. Ну, что делать. Наступят лучшие времена. Наступят точно, но наступят ли для меня, не знаю.
«Утpo Пeтepбуpгa»