Миры людей, попавших в тяжелую ситуацию, или людей с особенными потребностями имеют очень мало точек пересечения с миром обывателей и это проблема. Если мы говорим о социальной проблеме, нужно искать социолога. Мы получили экспертное мнение Анатолия Клюева, заведующего кафедрой социологии и социальной работы Северо-Западного института управления РАНХ и ГС, доктора философских наук.
В чем заключается разница в социальной помощи для инвалида и, скажем, бывшего заключенного или бездомного?
Комитеты по социальной политике и социальной защите концентрируют внимание на тех людях, которые находится в действительно сложной ситуации, здесь необходимо подходить к вопросу очень дифференцировано. Сейчас у нас развивается система адресной помощи, а в законе об основах социального обслуживания граждан Российской Федерации четко прописано, кто имеет основания для получения социальной помощи. Ясно, что в их числе люди, которые всю жизнь работали, пожилые, инвалиды — эти категории нам известны. Что же касается категории бывших заключенных — эти люди понесли определенное наказание, их трудоустройством и социализацией должны заниматься другие организации. Это особая категория нуждающихся. Социальные работники и комитеты при обращении могут оказывать экстренную социальную помощь, но только в случае, если человек попал в настолько неблагоприятные условия, что ему есть нечего. Что касается остального, в первую очередь таким людям помогают комитеты по занятости.
Они (бывшие заключенные. — прим. ред.) должны социализироваться по возможности своими силами — иначе получается, что их только что наказали, а теперь всеми силами помогают. Так что поддержку нужно оказывать очень избирательно. У нас много, сотни, всяких форм оказаний помощи. И есть концентрация по стержневым направлениям, на которые могут выделяться средства. Не должно быть распыленности. Люди, желающие работать, и способные на это, должны искать свою помощь в службах занятости. Но уж если эти люди к тому же инвалиды, разумеется, они попадают в сферу оказания социальной поддержки.
Мы знаем, что в домах престарелых достаточно пожилых людей, которые недавно вышли на свободу, они больны, ничего не могут, а там они устраиваются. Вообще, конечно, их нужно адаптировать в социальную жизнь и оказывать помощь в нахождении работы, но государственная социальная защита может с ними работать только в крайней ситуации. Проблема с тем же трудоустройством не столько в обществе, сколько в конкретных работодателях. Конечно, у нас к бывшим заключенным относятся с опаской, а на Западе, скажем, в Швеции на бизнес даже накладывают некие обязательства по их трудоустройству. В нашем обществе сложилось свое мнение; эти люди зачастую отторгаются, но если это здоровые мужики, рабочие руки нужны всегда.
Как вы считаете, адаптация воспитанника является целью благотворительного фонда или их задачи только в том, чтобы не дать подопечным умереть от голода?
Зачем же фондам держать своих подопечных при себе? Они, по большей части, оказывают первичную экстренную помощь. Такова система: благотворительный фонд работает с человеком на протяжении какого-то периода времени, но у наших организаций такого рода еще не отработана технология полноценного внедрения в социальную жизнь. Это очень сложный процесс. Можно точно сказать, что в нынешней ситуации благотворители могут только оказать помощь в сложной ситуации, чтобы люди не умерли с голоду.
Вы согласны с тем, что в нашей стране правительство и благотворительность идут параллельными курсами, хотя им стоило бы объединить усилия?
Я не сказал бы, что на Западе между ними существует тесное взаимодействие. Если судить по западным странам, там фонды достаточно самостоятельны, государство только регулирует их деятельность в финансовых, правовых юридических вопросах. Но не включается в постоянные отношения. Я изучал эти взаимодействия в Швеции. А у нас, я согласен, еще не сложились оптимальные отношения между фондами и государством.
Система благотворительности в России еще молода, в Советском Союзе такого механизма не было?
В Советском Союзе государство брало эти функции на себя. Там считалось, что раз у нас в стране нищих нет, зачем нужна благотворительность? До СССР, в царской России и даже на Руси, вообще-то были некоторые формы благотворительности, но когда государство взяло под соцзащиту все население, якобы взяло, подобные организации даже запрещались. Сейчас же наступил такой момент, когда государство не может все обеспечивать самостоятельно. Поэтому благотворительность стала очень актуальна. Но взаимодействие, более тесное и адекватное, надо отрабатывать, опять же, не широко, а по конкретным направлениям. Когда мы проводим конференции на схожие темы, у нас вместе с представителями органов власти за одним столом сидят представители этих фондов.
Вы уже два раза привели в пример Швецию — вы там работали по этой специфике?
Мы сотрудничали с Гетеборгским университетом именно в рамках социальной работы. В основном занимались методологией, вопросами подготовки специалиста по социальной работе, касались и благотворительных аспектов. Речь шла о технологиях в сфере социальной работы, а также подготовке социономов — они там так называются в университетах и институтах, социономы. У них очень специфичная методология, практикоориентированная. Они проходят подготовку в центрах социального обслуживания, практика длится по полгода. Преподаватели приходят прямо в центр к практикующим и дают им там теорию. Мы много взяли от них в разработках своих учебных планов, и нам было легче переходить на новую форму преподавания: сейчас мы готовим таких специалистов и ориентируемся на новую магистерскую программу управления в социальной сфере.
Важная проблема адаптации, например, выпускников детских домов, — это отсутствие мотивации.
Не случайно у нас сейчас появилась тенденция, что детские дома сокращают и передают детей на воспитание в семьи. Вы знаете, детских домов нет во многих западных странах. Дети воспитываются в семьях. Как показала практика, в детских домах дети не приобретают элементарные навыки, они не знают, как чайник вскипятить! Это серьезный недостаток, и будет идти процесс их сокращения, тренд намечается. Но люди тоже не очень берут, есть много соцопросов на тему того, взяли бы вы в свою семью приемного ребенка, и я могу сказать, что желающих в стране очень мало.
Существует также проблема маленьких миров людей со схожими проблемами внутри большого мира, это их осознанная изоляция — а может быть, и политика благотворительного фонда. Является ли это проблемой?
Да, несомненно, складывается изолированная группа, такая же, как, скажем, этносреды, которые создают мигранты. В нашем обществе эти малые изолированные группы еще не стали предметом пристального внимания со стороны социологии, общества и социальных служб. Где-то они живут себе и живут, на них не обращают внимания. Но в современных условиях их количество увеличивается. Проблема, которую вы озвучили, очень интересна, ей надо заниматься и социологам, и соцработникам и другим структурам. Здесь должна быть очень тонкая кропотливая работа. У нас привыкли все делать силовыми методами, ломать дрова, но это только усугубит ситуацию. Работать с ними — у нас и опыта еще нет, и специалистов мы таких не готовим. Есть разве что энтузиасты, которые разбираются в этом своими силами. Иногда появляются даже защиты дипломантов нашего университета, работы, в которых сами студенты проникают в эти изолированные социумы и проводят включенное наблюдение. Но это единицы, мы пока плохо знаем эти закрытые социальные структуры.
Должны ли для людей, которым необходима адаптация, создаваться специальные условия в основном мире, скажем, отдельные рабочие места?
Понимаете, у нас рыночные отношения только начались и аспект благотворительности недостаточно развит. Наш предприниматель, работодатель не пойдет на это. Их нужно стимулировать, предоставлять им какие-то скидки, налоговые льготы. Единичные случаи есть. Общество, которое уже имеет демократические традиции, безусловно, создает такую инфраструктуру, но для наших бизнесменов пока что главное — прибыль.
Мы все время до чего-то не доросли, что-то пока сложно, может быть, вы видите какие-то перспективы — когда дорастем?
Я без особого оптимизма смотрю в будущее. Кризисная ситуация, в которой мы сейчас находимся, не позволяет строить прогнозы. Если наша зарождающаяся экономика заработает, будут серьезные подвижки, тогда внимание обратится и в эту сторону. У нас ведь все всегда по остаточному принципу. Здесь не должно быть прямой корреляции с экономикой, нравственность и социальный гуманизм должны идти с ней параллельным курсом, но в нашем обществе эти вещи пока слишком тесно связаны. У государства другие задачи, и есть зоны, на которые не хватает ни средств, ни рук. Чем дальше развивается наше гражданское общество, тем больше негосударственных волонтерских организаций будет брать на себя эти функции. Государство, конечно, будет решать социальные вопросы, но более масштабные, локальными аспектами оно не будет заниматься никогда — хотя у нас социальное государство по Конституции.
«Утpo Пeтepбуpгa»