Музыка слышна повсюду, групп и певцов становится все больше, по телевизору показывают состязания певцов и ищут молодые таланты, а вот обстоятельные разборы пластинок не читает никто, да и пишущие о них люди переквалифицируются в пиарщиков или управдомов. Почему так?
Статья не приговор
В доинтернетную эпоху музыкальный критик был фигурой влиятельной: в СССР в некоторых случаях он мог решить судьбу автора в самом прямом смысле. Вспомним статью «Сумбур вместо музыки» об опере Шостаковича «Леди Макбет Мценского уезда», приписываемую Сталину — после нее композитор какое-то время ложился спать в одежде. В последующие, более «вегетарианские» времена, главной функцией музыкального критика стала образовательная. Одной из первых статей о рок-музыке в Советском Союзе считался текст Артемия Троицкого «Пятерка темно-лиловых» о Deep Purple, опубликованный в 1975 году в журнале «Огонек». Отдав должное некоторым альбомам коллектива, автор пеняет группе на то, что, дескать, быстро продались и опопсели, и завершает статью неутешительным выводом: «В масштабе популярной музыки в целом время «Перпл» уже миновало». Но должен ли был советский читатель, огорченный новым знанием, закрыть «Огонек» и решить, что новый альбом «Перпл» можно и пропустить? На практике, авторская позиция, увы, ничего не значила: слушать и искать нужно было все — в закрытом обществе любая информация является самоценной. Приобретение и обмен новыми пластинками представлял собой сложный, подчас рискованный и увлекательный процесс, расцвечивающий серые советские будни.
Работа на контрастах
Рок-самиздат, однако, без яркой авторской позиции обойтись не мог. Просматривая сейчас какой-нибудь самиздатовский журнал «Рокси» 1980-х, испытываешь те же чувства, что и от просмотра «Музыкального ринга»: какие же вокруг были прекрасные, чистые и непосредственные люди. Вот, например, интервью Гребенщикова 1983 года, озаглавленное «Усталые мысли великого человека» — музыканту в это время тридцать, до первых крупных площадок и всенародной славы еще долгие годы. Здесь же разносная рецензия на недавно вышедшую пластинку «Радио Африка» и статья «Фекальный рок» о московских пионерах лоу-фая ДК, которые «спекулируют на модной теме нью-вейва», вместо того, чтобы играть честную музыку.
Впрочем, за свое время существование рок-самиздат проделал серьезную эволюцию от совсем наивных до остроумных и концептуальных изданий. Венцом этой эволюции можно назвать московскую «Контркультуру» Сергея Гурьева. Программные тексты Егора Летова и Кузи УО и интервью с покончившим собой гитаристом «Гражданской Обороны» Дмитрием Селивановым сочетались с конкурсом лучшей эротической фотографии и списком 100 лучших сексуальных хитов советского рока всех времен. Тексты советских андеграундных философов соседствовали с перепечатанными из западной прессы интервью с поп-звездами. В общем, удивительное было чтиво.
Лихие девяностые
В 1990-х годах российская музыкальная пресса, наконец, расцвела: в Петербурге появился первый рок-журнал Fuzz, долгое время замещавший разом британский Mojo, Q и Uncut. Ему удалось просуществовать практически двадцать лет. Однако, в консервативное и буржуазное издание, распространяемое по подписке, он так и не превратился. По словам издателей, богатых спонсоров у него не было, и куда более прибыльным предприятием, чем само издание журнала, была премия, которой за одиннадцать лет были отмечены практически все новые рок- герои — от «Мумий-тролля» до Земфиры. В Москве возник более легкомысленный и всеядный «ОМ» и радикальный «Птюч», создатели которого не стеснялись печатать тексты серым шрифтом по черному.
Последний с его диким дизайном и либертарным духом, вообще был самым ярким изданием девяностых. Реклама «Мерседеса» могла соседствовать здесь с откровенной фотографией Пьера и Жиля c писающим пейзанином, и никто даже не задумывался о том, чтобы что-то у него прикрыть. Объяснить, почему человек из глухой провинции должен знать что-то о творчестве ди-джея Санчеса журнал был не в состоянии, уровень текстов и редактуры часто бывал за гранью добра и зла — но журнал был живым, рейв-культура была молодой и дерзкой, электронная музыка развивалась стремительно, и, в конце концов, заигрывать с ней начали даже мастодонты вроде Дэвида Боуи.
Коллективный портрет более массовой музыкальной журналистики можно увидеть в программе «Акулы пера»: жеманный гей — любитель Пугачевой и Гурченко, горячий кавказский мужчина — любитель жареных историй, провинциалка с химической завивкой, мрачная, но вдумчивая выпускница филфака. Несмотря на большое количество новых лиц, наиболее авторитетным человеком, рассказывающим о музыке, оставался в 1990-е все тот же Троицкий, который, не вставая с дивана, знакомил зрителей с последними видеоклипами в программе «Кафе обломов», или ставил какую-нибудь веселую дичь в передаче «ФМ Достоевский».
Нулевой период
В конце десятилетия началась эпоха «Афиши», которая из простого городского гида быстро превратилась в самое влиятельное культурное издание страны. Пожалуй, это первый журнал, который стали читать скорее из-за имен авторов, а не музыкальных пристрастий. Тексты Семеляка или Сапрыкина были хороши сами по себе, даже если писали они o каких-то далеких тебе исполнителях.
К тому же, и с самими музыкальными пристрастиями происходили любопытные трансформации. Нулевые были временем крушения барьеров между разными субкультурами и формирования общих ценностей, многие из которых существуют и до сих пор: скажем, условные читатели «Птюча» и Fuzz теперь могут увидеться на концерте Тома Йорка за границей или Underworld в России. Во многом этот ценностный ряд был сформирован именно «Афишей» — если бы не нежное отношение редакции к Егору Летову, вряд ли «Гражданская Оборона» пользовалась такой популярностью у тех, чья юность пришлась на нулевые.
С новыми героями дело обстояло сложнее. Из тех, кого журнал всячески поддерживал и навязывал читателям, только СБПЧ и Mujuice могут сейчас в одиночку собрать более-менее крупную площадку. Огромные ветки комментариев раскидывались после очередной восторженной рецензии на альбом Арсения Морозова или группы «Лемондей», от праведной ненависти плавились экраны и ломались клавиатуры. Однако, на большую аудиторию, чем клуб «Цоколь», эти артисты претендовать так и не могут. Тем не менее, миссии выискивать в недрах интернета и предъявлять новых героев для требовательной аудитории «Афиши» не позавидуешь, и спустя годы музыкальному редактору Александру Горбачеву прощаешь все его завиральные эпитеты и бескомпромиссный тон. Тем более, что сейчас этим заниматься некому и некогда.
Одиночество в сети
Обстоятельные аналитические статьи о музыке теперь — вновь дело энтузиастов, благо вебзин сейчас создать совсем просто. Альбомы выкладываются в паблики ВКонтакте и сопровождаются лишь кратким комментарием. Если ты музыкант и умеешь эффективно пользоваться возможностями социальных сетей, выкладываешь эффектные ролики и дружишь со всей медиатусовкой, как Кирилл Иванов, то, скорее всего, твою музыку заметят. Если нет — то нет: время дорогой актив, и вряд ли найдутся энтузиасты, готовые шерстить паблики ВК в поисках новых талантов. А если ты слушатель и хочешь первым узнавать, что происходит в музыке за границей — к твоим услугам Pitchfork и Guardian, курсы по английскому — в помощь.
Вышли в тираж
Проще всего объяснить кризис в музыкальной журналистики тем, что музыка доступна в один клик. Она утратила былую ценность, и так далее. Но мне кажется, дело еще и в общей культуре чтения периодики: сравните тиражи крупнейших деловых газет мира с тиражом «Коммерсанта» или «РБК Daily» — вы поймете, о чем речь.
Что же в связи с этим всем делать? Музыкальный критик со стажем, но без работы, конечно, мечтает найти щедрого спонсора с большими деньгами, сделать свое издание — и уж тут развернуться как следует. А пока, чтобы свести концы с концами, пишет о недвижимости или загородном строительстве. Но мне кажется, что «русский Pitchfork», если он и появится когда-нибудь, вырастет из сделанного какими-нибудь прекрасными дилетантами на коленке вебзина. Его авторы, скорее всего, наступят на те же грабли, что и их предшественники: их детище сперва будет провинциальным, неровным, наглым и претенциозным. Главное — чтобы оно было живым.