Интарс Бусулис представит в Петербурге новый альбом «Гравитация»

Российской публике Интарс знаком, прежде всего, по двум рейтинговым телешоу и дуэтам с популярной певицей Еленой Ваенгой. Мы встретились с музыкантом в преддверии концерта, чтобы узнать из первых рук о том, как это — побыть Расторгуевым, что играют джазмены для себя, зачем петь в России и чем отличается отечественный слушатель от латышского.

— Если вкратце, о чем концерт?

— Будем играть новый альбом. Некоторые песни мы раньше не записывали, но исполняли много лет, есть и несколько новых. Будут композиции нашего маэстро Раймонда Паулса и наши авторские. Весь альбом на русском языке. Песни, конечно, про любовь, которую даже гравитация не удерживает иногда. Диск, собственно, и называется
«Гравитация». На нем есть два дуэта с Еленой Ваенгой — «Нева» и заглавный трек. Альбом записан в Риге, его аранжировал мой друг, композитор Карлис Лацис.

— Латышский язык со сцены услышим?

В России я пою только по-русски — тут бы никто не понял песни на латышском. А в Латвии играем 70% репертуара с текстами на латышском. Переключаться не сложно, если понимаешь, о чем поешь. Вот публика разная — это да. Когда мы играли зимой концерт в ДК Ленсовета, зрители открылись нам сразу, было классно: ты выходишь на сцену, и сразу начинается реакция на каждого музыканта, который что-то сыграет или скажет. В Риге надо подгребать людей к себе.

— А кто — мы?

— Это я и мой Абонементный оркестр — не симфонический, конечно, но оркестр. Ансамбль, с которым мы вместе играем не один год. Состав вполне стандартный: гитара, клавиши, барабаны, бас, саксофон и две девушки на бэк-вокале. Ну, и я. Мы вместе с 2007 года, за это время сменились только два человека: ударник и басист.

— Сначала ДК Ленсовета, теперь БКЗ «Октябрьский» — почему выбираете сидячие залы?

— Мы пока не готовы к тому, чтобы публика стояла, не хотели бы выступать в клубах. У нас, скорее, лирическое направление. Есть и активные произведения, но мне все-таки больше нравится, когда на концертах люди сидят. Они расслаблены, им не надо приходить раньше, чтобы попасть поближе к сцене, где придется простоять весь концерт без возможности даже сходить в туалет. А так человек приходит, садится и думает только о том, что происходит на сцене. А уж потом можно пойти куда-то потанцевать.

— Последние пару лет вы активно вливаетесь в нашу поп-музыку, как вам эта среда обитания?
— Я бы не называл ту музыку, которую мы играем, поп-музыкой. У нас экспериментальная поп-музыка, можно сказать, — немного интеллектуальнее. Обычная поп-музыка, какой бы качественной она ни была, все равно какая-то «химическая», неестественная. Для меня это музыкальная форма, которой я не занимаюсь. Какая-то тусовка меня вообще не интересует как таковая. Я и в Латвии не тусуюсь с местными звездами, которые активно гастролируют по стране. А здесь ни с кем, кроме Ваенги, и не знаком.

— Первый канал не затянул в трясину новогодних огоньков и «Золотых граммофонов»?

— Он меня очень заинтересовал. Понравился высочайший профессионализм, все, что там происходило. Мне просто сильно повезло, я так считаю. В тех шоу, где я участвовал — «Голос» и «Точь-в-точь», мне удалось получить много опыта, что я бы никогда не смог сделать за такой короткий период в других условиях. Мне интересно и почетно, если зовут на ваше телевидение: это всегда приятно, и я с удовольствием приезжаю. Для меня это важно, потому что я… Начинающий? Новичок? Нет, не то слово. В общем, сейчас очень важно, чтоб меня увидели. Мне тут нравится. Нравится, когда на мои концерты приходят люди, нравится эта ответственность: вот человек купил билет за полгода до концерта, приехал по пробкам, искал место для машины, пришел и сел на свое место.

— Если не поп-музыка, может быть, то, что вы делаете, — это эстрада?

— Эстрада — это советское понятие. Вот мне нравится слово «сцена». Потому что на сцене, хоть ты поп-музыку делаешь, хоть кантри, ничего не получится, если от тебя ничего не исходит  — тебя не понимают и ты не можешь себя подать. Каждая композиция — это рассказ, внутреннее позитивное или негативное переживание. Когда не в состоянии передать публике основной посыл, то, хоть какой музыкой занимаешься, получится плохо. Я как зритель вижу, как на сцене происходит это действо: пусть это будет любой стиль, даже метал, если меня цепляет — все в порядке.

— В шоу «Точь-в-точь» вы изображали известных российских музыкантов, не тяжело было перевоплотиться, например, в Расторгуева? Героев для копирования сами выбирали?

— Каждый исполнитель составлял список музыкантов, затем все шли к режиссерам. Конечно, многое совпадало, что-то нам самим по пути переставало нравиться, так что за все время я смог изобразить только двух или трех артистов, которые были в моем списке. Многое мне советовал продюсер Андрей Сычев, который отлично понимал, что я хочу и что я могу. В том числе он посоветовал Расторгуева. Я получил удовольствие, играя его на сцене, но зрители меня не очень поняли, и я знаю почему. Никто не помнит Расторгуева таким, какой он был в девяностые годы, когда только вышел первый альбом «Любэ», никто не хочет вспоминать то время.

— Кроме своего проекта вы играете в оркестре?

-Я играл, но из-за «Голоса» был вынужден уйти из биг-бэнда Латвийского радио, руководителем которого является сам маэстро Паулс. Но ничего, тромбон в багажнике машины ждет своего часа. На концертах я чуть-чуть на нем играю.

— В среде молодых петербургских музыкантов до сих пор есть те, кто стремится попасть на западный музыкальный рынок, хотя бы и в Прибалтику. А вы, наоборот, двинулись на восток, почему так?

— Язык я знаю. Понимаю ваших людей. Начинаю понимать их еще лучше сейчас. Мне приятно петь на русском: я и в Латвии все эти годы пел и на латышском, и на русском. Мне выпала возможность познакомиться с Еленой (Ваенгой — Прим. ред.), и я могу с уверенностью сказать, что без нее я бы ничего на таком уровне сделать не смог. Так что я не смущаюсь слова «протеже». И почему бы не петь в России — тут люди не живут, что ли? Живут. И я чувствую, что им может быть интересна наша музыка. Мы едем туда, куда нас зовет публика, и в Европу в том числе. Мы активно выступаем на европейских джазовых фестивалях.

— Мы выяснили, как различается рижская и петербургская публика, а есть разница между джазовой и всеядной? Джазмены, все-таки, считаются снобами.

Да я не верю, что джазовому музыканту не может нравиться Юрий Антонов. Когда джазовые музыканты выпивают, они поют на кухне все шансоны, которые знают. В этом я на сто процентов уверен, пусть они в этом никогда и не признаются. Люди живут по настроению, слушают музыку по настроению. Почему не послушать поп-музыку днем, а вечером под ужин почему не включить записи Колтрейна? Люди вообще не слишком отличаются друг от друга — отличается только их настрой.

«Утpo Пeтepбуpгa»